Или с маху вогнал последний гвоздь в крышку гроба. Моего, между прочим. А в нем мои надежды, моя вера и моя…
Ну блин! Перебьетесь!
- Свадьба отменяется, - холодно произнес я и, мстительно глядя на сразу оживившееся, довольное лицо князя, добавил: - Коль Мария во Пскове, стало быть, чрез три седмицы ей никак не успеть. Пока туда, пока обратно, да приданое собрать. Так и быть, перенесем на Рождество.
- К Христу поближе, - кивнул князь. - Ну и правильно. Она и сама такое желание изъявила.
- Кто? Какое желание? - вновь не понял я, начиная все сильнее и сильнее злиться.
- Доча моя, княжна Мария Андревна, - терпеливо пояснил Долгорукий. - Сказывала-де, что заместо такой свадебки она лучше во Христовы невесты пойдет.
И вновь моя соображаловка отказала. С минуту, не меньше, я тупо взирал на князя, ожидая продолжения. Лишь потом "осенило", что Христова невеста - это монахиня. То есть получалось, она меня настолько возненавидела, что готова даже в келью, лишь бы не со мной под венец.
"Да почему?!" - чуть не взвыл я, но тут же осекся.
"Все одно мой будешь", - всплыл в памяти знакомый голос другой Маши. Той, что Светозара. Той, что сейчас рядом с княжною. И еще кое-что припомнилось. Тогда, под Серпуховом, когда я лежал в домике бабки Лушки, я как-то проснулся от монотонного речитатива ее помощницы:
- Анна мана гол плашелков новичь. Встану я, Светозара, не благословясь, выйду не помолясь, пойду не перекрестясь из избы не дверьми, из ворот не воротами - мышьей норой, собачьей тропой, окрадным бревном, к акияну-морю. На краю бездны стоит изба о трех углах, о двух воротил, а в ней кузнец-творец. Кует он, катает, сталь с укладом слагает, уклад с железом съединяет. Я, Светозара, подойду поклонюсь: яко ты куешь и сковываешь, тако прикуй и привари его, Константина, ко мне, Светозаре. Очи его к моим очам, брови его к моим бровям, губы его к моим губам, сердце его к моему сердцу, кровь в кровь, жизнь в жизнь, ярость в ярость, плоть в плоть и в ту же любовну кость. Сколь плотно и сколь жестоко кол еловый в сыру землю воткненный и вицами еловыми завязанный, плотнее и жесточае в оное доля связались бы резвые ноги к ногам, руки к рукам, уста к устам, очи к очам, а пузо к пузу. Чтоб не мог Константин без меня, Светозары, радоваться и веселиться при дне, при красном солнце, при темной ночи, при светлом месяце. И буде приворот мой силы сильной, семисильной да пятижильной. Язык мой ключ…
Чушь, конечно. Не бывает на свете присух, да и отсух, на которые ведьма грозилась, тоже. И наглядный тому пример - я сам.
